О том, что такое невроз и почему это плохо и хорошо.
Как-то мы с подругой снимали в Москве странную квартиру. Никакой чертовщины там не происходило, предметы не самовозгорались, стены не пели человеческими голосами — но поездка получилась дурацкой, нервной, будто нас заколдовали. Когда мы выгребали из шкафа вещи, убегая на вокзал, наткнулись на аккуратную стопку бумаги.
Это была «Тибетская книга мертвых». Ее распечатали, видимо, предыдущие жильцы квартиры. Книгу мы взяли с собой в поезд, решив, что ее предназначение — дорожное чтиво. Правда, вопреки смутным воспоминаниям студенчества, в котором мы все читали подобные книжки ради престижа и приличия, книга задела нас за живое.
«Слушай, — сообщила я подруге с верхней полки. — Тут все время, пока читают умирающим наставления по стремлению к Чистому Свету, пугают его возвращением назад, в цепь перерождений, а больше всего пугают тем, что он переродится на уровне животного либо невротика. Это самое страшное. Причем не так страшно переродиться животным, как невротиком».
«Я уже переродилась невротиком», — сообщила подруга, откручивая пробочку с «Ягермайстера». Мне было сложно ей возразить.
Буддисты не любят невроз. Более того — неврозом пугают. Еще бы! Суть буддизма противоположна неврозу: вместо безмятежной радости и избавления от привязанностей и страданий мы мучаемся цепкими болезненными связями, постоянно размышляя о том, что думают о нас люди, боимся поездов метро (вдруг нам придет в голову прыгнуть?), эскалаторов (вдруг на нас кто-нибудь упадет?), собственных детей (вдруг они заболеют, умрут, не родятся вовсе?) и всего вообще, особенного того, с чем у нас есть сердечная связь. Невротик для буддиста — ужасное создание. Невроз — антоним просветления.
Впрочем, мне всегда казалось, что невроз — обычное дело. Большинство моих знакомых мучаются тяжелыми формами невроза — хотя им, конечно, всегда казалось, что они болеют чем-то другим: кто-то подозревал у себя вялотекущую пневмонию, кто-то регулярно проверяется на ВИЧ, кого-то спасает глицин, чудесное плацебо, сахарная таблеточка ватного мозгового спокойствия.
Позже, пытаясь выяснить, к какому психическому состоянию — отличному от невроза — нас пытается привести буддизм, я с удивлением отметила, что просветление мало чем отличается от крайней, клинической степени невроза. Все симптомы (назовем это так!) просветления совпадают с симптомами дереализации и деперсонализации — особых состояний, при которых наше страдающее «я» оттеняется, запирается в дальней комнате и прячется куда-то за штору. Все представляется ненастоящим, тусклым, картонным. Вам кажется, что вас нет, вы не чувствуете границ собственного тела и будто бы отделены от него. Вы не то чтобы ничего не чувствуете, но вы чувствуете, будто чувствуете ничего.
Жуткая картина, если подумать: вы есть, но все, что в вас испытывало какие-то эмоции, терзалось, мучилось и металось, отошло в лучший мир. Собственно, вот оно, просветление — уход за пределы личности.
Буддизм — за деперсонализацию! Психиатры же считают, что этот симптом — не очень хо- роший.
Возможно, просветление при жизни нам не особенно нужно — это как научиться плавать в пустыне: полезное умение, но здесь пока что ни к чему. В конце концов, что такое жизнь, если не участие во всей эмоционально-социальной суете, которую она нам предлагает?
Наш друг
О невротиках говорят как об инопланетянах. Это мифические Другие, чужеродные нам люди с каким-то «прибабахом». Ваш начальник — невротик. Ваша соседка, которая ругается, когда вы выходите курить на лестничную клетку, — невротик. Хотя, по сути, каждый десятый городской житель (так считают некоторые врачи) — невротик.
Невроз — это особое пограничное состояние, даже не всегда связанное с собственно стрессом, как принято считать. Скорей, он берется из дистанции между желаемым и действительным, осознаваемым и неосознанным, между нами и тем, кем нам хотелось бы быть.
Разумеется, находиться в разладе с истинным собой — не очень приятно. Невроз будто показывает вам: вот вы, а вот — вы настоящий, и это все так далеко друг от друга, что у вас потеют ладони и вам кажется, что вас все ненавидят. Можно утешаться только тем, что этот конфликт сознательного и бессознательного — практически у всех. И потом — конфликт! — это же прекрасно.
Невроз — обычная социальная категория, наш тихий повседневный товарищ, обязательный атрибут городской жизни, он есть почти у всех — как зонтик, сумка или чашка утреннего кофе, без которой ходишь сова-совой. Да что тут говорить о людях; например, все домашние животные — невротики.
И даже теория Юнга насчет неврозов, где он отрицает то, что дело в детских травмах (ну, вы помните, он всегда ругался с Фрейдом, на этой почве в том числе), подходит современным жителям мегаполисов, испытывающим мучительный разлад между жизнью и собой. По мнению Карла нашего Густава, неврозы берутся не из прошлого, а прямо из сегодняшней жизни. Ну, еще из того, что сознание иногда развивается неравномерно: какой-то частью сознания ты взрослый и ответственный человек, а какой-то — инфантил и параноик. Эти наши маленькие комплексы («Я так и не научился играть на кларнете», «Я не защитил диссертацию, а ведь всегда об этом мечтал», «Мне кажется, что родители до сих пор не могут мне простить поступления на театральный факультет») начинают жить собственной жизнью, превращаются в отдельные крохотные «я» внутри нас. Личность страдает от духовного расщепления, человек перестает понимать, на что ориентироваться и во что верить: Юнг называет это «духовным вакуумом». Это ощущение похоже на то, как если бы из вас вдруг вынули душу, но вас самих оставили. Вы чувствуете: была душа — и нету. Ужас.
По мнению Юнга, жизненный путь всякого человека и состоит в том, чтобы вернуть утраченную целостность, найти себя целиком и таким образом «найти Бога внутри». Он сам, кстати, всю жизнь искал — и нашел, молодец.
Нам повезло немного меньше.
А вот известный современный психолог Карен Хорни, которая всю жизнь посвятила написанию книжек о неврозах, считает, что неврозы берутся главным образом из тревожности. Мы постоянно волнуемся из-за того, что может и не произойти: перед собеседованием нервничаем из-за того, что провалим его, перед экзаменом в ГАИ неделю думаем о том, как злобный инспектор вышвырнет из машины на эстакаде; на работе тревожимся, что не выключили дома утюг, фен и прочую технику, к которой мы этим утром даже не прикасались. Перестать бояться возможных, но необязательных вещей — не так легко, как кажется.
Еще одна неприятная штука насчет невротиков: они, по мнению Хорни, вообще не умеют любить. Они испытывают, скорей, невротическую потребность в чужой любви. Так они чувствуют себя спокойно и уверенно и даже могут убедить себя, что искренне любят человека, который дарит им эту иллюзию. Отношения с такими людьми — натуральная катастрофа. Пока они рядом, вы страдаете из-за их холодности и эгоистичности — кажется, что им вообще на вас наплевать, лишь бы вы о них заботились. Но если вы вздумаете покинуть такого человека — что ему, он же вас не любит! — он впадет в прострацию, начнет цепляться за вас, громогласно страдать и даже, возможно, подумывать о суициде.
Вообще, главная социальная проблема невротика — в том, что ему крайне необходимо, чтобы его любили, чтобы о нем думали, причем думали хорошо.
Это все ужасно, зато мы все — именно такие. Поэтому стоило бы относиться к вашим друзьям-невротикам потеплее: они отплатят вам тем же.
Польза невроза
Если уж невроз — всюду и везде, почему бы не распорядиться им с пользой? Там, где есть разлад и напряжение — есть конфликт. Там, где есть конфликт — есть сюжет. Возможно, поэтому почти все по-настоящему великие книжки написаны невротиками. И если у вас есть творческий запал — милости просим, пишите романы! Их раскупят невротики (то есть раскупят все), вы проснетесь знаменитым.
Тот же дедушка Юнг, которого мы уже упоминали, отмечал, что без невроза вообще не бывает творчества. Невроз, говорил он, это не столько мучительное расстройство и болезнь, сколько благотворная творческая сила и даже фактор, способствующий формированию личности. Через невроз мы как бы беседуем со своим бессознательным, учимся понимать, чего мы хотим от жизни на самом деле, пытаемся «копать глубже» — намного глубже, чем просветленные не-невротики, у которых и так все хорошо.
Согласно мнению дедушки, грубо говоря, мы состоим из двух частей. Есть часть смертная, а есть бессмертная, и болезненная дистанция между ними, отравляющая нам существование, — это невроз. Получается, что это своего рода мостик, по которому, отчаянно балансируя, можно добраться до собственной сути. Конечно, так нас тоже подстерегает опасная штука — деперсонализация. Но как бы «наизнанку» — вы не чувствуете, что вас нет. Скорее наоборот, вам кажется, что все, что есть вокруг, — это вы. «Например, ваша скорбь тут же превращается в мировую скорбь», — уточняет Юнг, напирая на «целебное действие таких моментов».
Каждый десятый городской житель — невротик
Апологеты Ваджраяны (ее еще называют «тантрический буддизм») говорят: «Чем больше невроза, тем больше мудрости». По их мнению, невроз помогает отделить мух от котлет — понять, где наше эго, а где мы сами, и научиться идентифицироваться не с мятущимся эго, а с самим собой и чем-то глобальным. То есть невроз — полезная штука для того, чтобы разобраться в себе. Просветлиться, имея невроз, проще простого, потому что нам уже как бы дан инструмент для очищения себя от всего ненужного: совочек, пылесосик и даже как бы указание пошуровать вон в том углу, да. Не-невротику же придется круглосуточно медитировать, плавая в бесконтрастной пустоте.
Да и вообще, зачем нам просветление, раз мы уже выяснили, что с точки зрения психиатрии — это очень проблемная вещь. Нам бы как-то с собой разобраться и понять, что все в нас, что боится и паникует, нас вообще не касается.
И еще. В процессе исследований выяснилось, что в жизни невротиков гораздо больше секса, чем у обычных людей. Это вовсе не значит, что если у вас секс каждый день, то вы — невротик. Но если перевернуть это утверждение с ног на голову, окажется, что невротиком быть не так уж неприятно.
P. S. С «Книгой мертвых» мы потом разобрались. Оказалось, что одна моя знакомая, пишущая о параллельных мирах и магических пространствах, однажды намеренно забыла распечатку «Книги мертвых» в одной московской съемной квартире, рассчитывая, что это изменит чью-то жизнь. Так и произошло. Правда, оно случилось за 10 лет до нашего визита в Москву, да и квартира была другой — но распечатка, разумеется, та же самая. Так что, судя по всему, шкаф оказался магическим порталом, обычное дело.
